Жебрацькі лікарні, хабарі за шанс на порятунок життя рідних, хамство і некомпетентність медичного персоналу – за рідкісними винятками це реальність, з якою в тій чи іншій мірі стикалися більшість українців. І тепер вони діляться своїми історіями в соціальних мережах під новим хештегом #вимагаю_медреформу.
Сьогодні Верховна Рада повинна визначитися, чи будуть включені до порядку денного законопроекти, які повинні запустити медичну реформу в Україні. Першу спробу парламент вже провалив 18 травня. У команді в.о. міністра охорони здоров’я Уляни Супрун попереджають: якщо Верховна Рада провалить реформу, то повернутися до неї вона зможе тільки після парламентських виборів 2019 року – під час передвиборної кампанії депутати традиційно не голосують за важливі законопроекти.
У МОЗ розраховують, що депутати приймуть пакет законів до кінця червня, і тоді з 1 липня можна буде почати реформу на рівні первинної ланки медицини.
Читайте також: Співоплата – майбутнє української медицини?
Навіть позитивне голосування у Верховній Раді ще не означає, що реформа охорони здоров’я обов’язково відбудеться. Реформаторам з МОЗ доведеться зіткнутися з жахливим опором корумпованої медичної сфери. Так що це тільки шанс на зміни, а не їх гарантія. Але, як пишуть українці під хештегом #вимагаю_медреформу, якщо цю реформу не розпочати зараз, то з урахуванням рівня смертності і якості лікування скоро нікому буде займатися іншими реформами.
Редакція LIGA.net опублікувала кілька історій українців – з дозволу авторів і на мові оригіналу.
Леся Войтицька, прес-служба Нацбанка
Овруч. Утро. Терапевт местной поликлиники назначает маме препарат диклофенак. Мама переспрашивает, можно ли его астматикам. Врач убеждает, что можно. Мама дает традиционно денег. Вечером она на всякий случай вводит не всю дозу, а немного под кожу для пробы. Сирена скорой. Ночь в реанимации. Клиническая смерть. Препарат противопоказан астматикам.
Киев. Больница #9. Свободных коек нет, маму кладут в коридоре. Рядом лежит бомж. За 100 грн в день ей все-таки находят место в “платной” палате. Квитанций не дали. Диагноз поставить за 2 недели не смогли. Взятку взяли.
Житомир. Областная больница. Хирургия. Подхожу в ординаторскую поговорить с врачом, он тут же выходит в пустой коридор. Даю деньги. Говорит: “Не надо!” И при этом оттопыривает карман халата. Молодой. Сын заведующего отделением. Долго тянул время, в итоге отказался от операции и перевел в другую больницу.
Житомир. Городская больница #1. Реаниматолог. Подошел, сказал, что состояние мамы ему удалось стабилизировать и его смена заканчивается. На радостях финансово отблагодарила. Намекал. Вечером мне удалось пробраться в реанимацию. Врач, который после него заступил, сказал, что состояние не улучшалось и маме осталось не более суток. В полночь ее не стало.
Сколько еще нужно таких историй, чтобы депутаты наконец-то дали зеленый свет реформе здравоохранения?!
P.S. Можете меня осуждать, но да – я часто давала взятки, и все 100% из них шли докторам. Ведь когда жизнь близкого человека на волоске – тебе не до принципов.
P.S.2 Мамы не стало в 2014 году. Пост написан под влиянием бездействия Рады по продвижению реформы здравоохранения и в память мамы-учительницы.
Анна Єгорова, дизайнер, каліграф
Допитання, чому я зараз проходжу обстеження виключно у приватних лікарнях (хоча і це не завжди гарантія якості):
Колись мій на той час маленький, братик захворів на запалення легень. У дитячій лікарні йому хотіли встромляти трубку у легені, щоби викачувати рідину: просто завідуючий писав чи докторську на цю тему, чи просто доводив якість такого методу… Але! Коли мама дала хабара іншому лікарю, то малюка вилікували швидко шляхом сиропу та декількох ліків і не встромляли у легені ніяких трубок!
У 2010 році у м. Кривий Ріг у лікарні моїй мамі зробили флюрографію, де було видно маленьке затемнення на легенях. Після повторного обстеження (не зрозуміло, чи лікар був некомпетентний, чи обладнання було погане) маму заспокоїли, що все ок, і то була лише “тінь від ключиці”. Пройшов рік, і виявилося, що то була не грьобана тінь, а пухлина, яка вже набула великих розмірів. Було потім і лікування, і операція (не у Кривому Розі), та, на жаль, мама померла. І я не перестаю думати про те, що однією з причин даної ситуаціі був несвоєчасно поставлений діагноз!
Коли я днювала і ночувала біля маминого ліжка у лікарні та настав час забирати маму додому, лікарі повідомили, що в них не передбачено, щоби медсестри приходили додому до помираючого пацієнта і ставляли йому крапельниці. А без крапельниць вже було неможливо, бо мама нічого не могла їсти самостійно. Коли я сказала, що буду платити, лиш би лікар порадив, яка саме медсестра зможе приходити, то лікарка дивилася на мене, неначе я з привітом: мовляв, а нашо? Вона ж типу і так помре, нашо їй ставити та продовжувати дні? В мене на той час не було сил, щоби добряче їй врізати ляпаса, але дуже хотілося!
Про інші дрібні випадки я вже промовчу. Тож що й казати, я #вимагаю_медреформу!!!
Дарина Марчак, журналіст
Две недели назад, 19 мая. Инсульт у моего папы. Счет идет на часы: два с половиной, шесть часов – периоды, за которые медикаментозно можно в разной степени минимизировать последствия инсульта для мозга.
Первый драгоценный час. Скорая везет папу в дежурную тогда больницу #1 на Петра Запорожца. Очередь на МРТ. Очередь на КТ. КТ делают минуты за три, но отпускают, не говоря о диагнозе ни слова.
Второй час. В неврологическом стационаре давка: мест для новопоступивших нет даже в коридоре. Четверо новоприбывших – судя по всему, все четыре инсультники – лежат на каталках на входе в ожидании непонятно чего. Врачей нет. Медсестры приемного отделения и медсестры неврологии грызутся между собой: “Примите этих уже, нам нужны каталки”. Недовольно ворчат на одного из новоприбывших инсультников, который уже не в сознании и испражнился под себя. Не пытаются помочь, не соболезнуют, просто ворчат. В отделении “этих” – не принимают.
Третий драгоценный час. Папе с боем выделили место в коридоре возле стены. Врача нет. Лекарств нет. Медсестер, которые готовы что-либо делать – тоже нет. Я судорожно обзваниваю частные клиники в поисках места в стационаре, продумываю логистику папиной транспортировки.
Четвертый час. Нахожу место в частной клинике. В это время наконец-то приходит врач. Говорит, какие купить лекарства. Просит сходить маму за результатами КТ (которые были готовы уже часа полтора как). Наконец говорит о диагнозе: “Инсульта нет, но вы прокапайтесь на всякий случай”.
Пятый час. Капаемся. Раз “инсульта нет”, решаю везти папу (“просто на дообследование”) в частную клинику, сама.
Едем через весь город по пробкам. Пока едем, все признаки инсульта становятся заметны уже и невооруженным взглядом. У меня трясутся руки, я веду машину, рыдая прям за рулем.
Приезжаем в Обериг. У входа с каталкой ждут медсестры и врачи. Полчаса на все: опрос, проверку реакций, КТ, подтверждение диагноза (таки инсульт), помещение в реанимацию и детальный инструктаж нас с мамой, что произошло, чего ждать дальше. И совершенно растерянная и испуганная моя мама, в которой всего за пару часов полностью разрушились остатки веры в наше государство.
Спасибо врачам Оберига, с папой все обошлось. Быстро стабилизировали, быстро поставили на ноги, минимизировали последствия для мозговых реакций и очень доходчиво объяснили, как жить и чем лечиться дальше, чтобы подольше (а лучше – никогда) не попадать в неврологические отделения. Но страшная мысль с тех пор: а скольким из тех, кого тогда привезли на Петра Запорожца одновременно с папой, так повезло? А кто из них до конца жизни будет инвалидом из-за халатности врачей? А кто из них просто не пережил этого столкновения с государственной медициной? Не хочу знать ответы на эти вопросы. Не хочу думать, сколько еще могли бы, возможно, прожить моя бабушка и моя тетя, если бы во время инсульта их могли бы отвезти не в госбольницу, а к нормальным врачам.
#дорогие_нардепы, дайте нашим людям право на нормальную медицину и нормальную жизнь.
Тимофій Милованов, почесний президент KSE, професор університета Піттсбурга
Декілька років тому моя мама потрапила в аварію під Полтавою. Шість тижнів, 20 тисяч доларів хабарів лікарям і поліція, що не хотіла віддавати тіло мами для похорону, поки ми з ними щось не вирішимо.
1. На трасі швидку не можна було викликати з мобільного.
2. В місцевій лікарні не працював рентген.
3. Лікарі відмовлялись дозволити перевезти маму в Київ в іншу лікарню.
4. Швидкі, навіть платні, відмовлялись везти в Київ.
5. Черговий лікар в Інституті нейрохірургії в Києві відмовлявся прийняти маму, а коли прийняв – просто пішов додому, бо вихідні і вечір.
6. В інституті був страшний стан приміщень.
7. Нахабні, хамські сестри.
8. Хірург, що робив операцію, продав нам шийний протез, що виробляється під Києвом, під виглядом та за ціною швейцарського.
Якби операцію зробили в той же день, то мама, можливо, б була жива. Але… поки ми довезли маму до Києва – пройшли дні.
Найбільше, що мене вразило в цій історії – це хірурги на супердорогих машинах і дерев’яні розбиті підлоги всередині відділення. До речі, інститут нейрохірургії не публікує свої закупки за 2016 рік в ProZorro. Ті, що є – пусті.
Юлія Белінська, видавець
Сразу после переезда в Киев я попала под нож хирурга. После операции он зашел в палату и сказал, что диагноз оказался неверный и резать было необязательно. Бывает, врачебная ошибка. Только за нее пришлось заплатить из своего полупустого кармана.
В другой раз, в аккурат после того как я уволилась и объявила, что я теперь свободный предприниматель, скорая увезла меня с острой болью в животе. Увиденное в дежурной больнице меня потрясло. Это место не для людей. Потом пришел какой-то хирург с перегаром и сказал, что у меня аппендицит. “Да нет же, у меня острая боль вот здесь”. “Я сказал, что аппендицит”. Видимо, ужас от того, что меня здесь будет кто-то лечить, остановил боль. Я дождалась утра, собрала вещи и сбежала в частную клинику. Во время побега кто-то кричал, что не даст мне больничный, но больничный мне был не нужен.
Так жить больше нельзя. Говорить о том, что что у нас есть система здравоохранения, еще и бесплатная, ха-ха, могут только глупцы или лицемеры. И хватит уже делить финансовые потоки. Пора заняться тем, что по-настоящему имеет значение.
Юлія Городецька, тележурналіст із Одеси, живе в Нью-Йорку
Когда мне было 19, я впервые вышла замуж и впервые забеременела. Несмотря на легкий токсикоз и некое безумие от произошедшего, ходила на лекции в универ, читала “Капитал” Маркса и даже приблизительно не понимала, что ждет дальше.
Докторица в женской консультации попалась приятная – строгая, но не злая. Однажды – примерно в середине срока – она сказала, что у меня плохие анализы. Белок в моче. Да, она понимает, что чувствую я себя хорошо, но лучше бы лечь на недельку в роддом, пусть там посмотрят.
По беспощадному совпадению и грустной рифме судьбы, я легла в “первый” роддом. Там, где мама в страшных муках родила меня. Дело было ровно за неделю, собственно, до круглой даты. Мы шли по рекомендации. К доктору по фамилии Паук.
В общем, неделя пролетела быстро. Белок не ушел, но зато каждый день находились какие-то страшные проблемы, которые непременно должны были сказаться на здоровье ребенка. К вечеру пятницы стало понятно, что никто выписывать меня не собирается. В субботу мне должно было “стукнуть” 20, и я попросила отпустить домой на выходные.
Если вкратце, то после двух-трех собственных истерик докторица собрала консилиум (с главврачом), который объявил мне, что ребенок мой, скорее всего, во время родов умрет. И я тоже. Но, если нам очень повезет, мы обе останемся инвалидами. Ну и никогда никаких других детей точно не будет.
Мы ушли под подписку с таким тонусом матки, что впору было рожать на половине срока.
Больше никакого “сохранения” у меня не было – я пошла рожать к первому попавшемуся врачу, которого Бог пошлет. Бог послал хорошего. Доктора. Говном оказалась акушерка. В самый интересный момент мне нужен был какой-то укол. “Может, не будем колоть, доктор? – сказала она. – Мы же не знаем, заплатит она или только обещает”. При мне. Подыхающей от боли.
20 лет работаю над тем, чтобы простить. Пока безуспешно.